Юрий Стефанов. "Конь-осьминог"

Сегодня я начинаю публикацию стихотворений, которыми обещал разбавлять свой музыкальный репертуар.
Начну даже не со стихотворения, а с целой поэмы - "Конь-осьминог" Юрия Стефанова. Она, пожалуй что, не лучшая из тех редкостей, которые я стащил когда-то и откуда-то, но, тем не менее, без всяких сомнений - заслуживает внимания. Интересная, неординарная, хотя и неоднозначная вещь.
В интернете не публиковалась никогда и нигде (не считая небольшого отрывка из начала).

Кровоточит мой бок, вывалился язык.
Вот он я, враний бог, вот он я, браней бык.
Бой не с самим собой - это для смертных рать, -

Схватку бога с судьбой страшно мне проиграть.

Беличий голосок, вещего врана грай:

Больно уж ствол высок, наверняка играй. 

Чуть не сломился сук, впился в глотку аркан.

Вот он я, бог-бирюк, Вотан, мертвый шаман.

Кровь, как бубен: тум-тум. Зубы все скрип да скрип.

Вот он я, навий кум, Вотан, поганый гриб

С синим трупным лицом, всем грибам побратим.

Кто не стал мертвецом, тот не судья живым.

Ворон все карр да карр, белка все прыг да скок.

Вот он я, бог-драккар, древних драконов бог,

Полой гробницы суть, спелой грибницы сеть.

Нужно веки сомкнуть, чтоб навеки прозреть

И бессмертия снедь смертным слепцам скормить.

Вовремя умереть - значит нашарить нить,

Что из царства быка, миносова тельца,

К свету наверняка выведет и слепца.

В тьме преисподних дыр бога теснит судьба.

Жертвой держится мир. Жуйте же плоть гриба.

Гляньте: я гол, как червь. Смыт с меня прежний лик,

Ныне я кол и вервь, бог-страшилище, Игг.

Игг! Средь волчьих полян ржанье древа-коня.

Соединил аркан с ним навеки меня.

Кровоточит мой бок, слеп единственный глаз.

Слейпнир, конь-осьминог, ты седока не спас.

Глотку мне жжет огонь, в бок вонзилось копье.

Иггдрасил, Игга конь, благо иго мое.

Мир, всю правду услышь: будь я хоть трижды бог,

Я на нем - словно мышь, запасенная впрок

Пустельгою- судьбой на острие шипа.

Вот и выигран бой, благо, была слепа

Та, с которой играть мне в поддавки пришлось...

Я удавлен, как тать, я проколот насквозь

Древом-веретеном, осью семи небес.

Сморенный смертным сном, я прозрел и воскрес.

Иггдрасил, ты мой тёрн: иглы со всех сторон.

Выпросил я у Норн лучшую из корон.

Древний бесплоден спор колеса и креста:

Крест без венца - позор, высь без креста - пуста.

Не умерев, зерно тьму не пронзит насквозь.

Кружит веретено, пахнет паленым ось.

Воду, воздух, эфир, ада уксусный жар –

Словом, весь этот мир, шаткий межзвездный шар,

Можно ль в один присест выпить перед концом?

Но мирозданье - крест, осененный венцом

Из терновых ветвей. Вот он я, ваш Исус.

По щеке муравей тащит бесценный груз –

Крови моей святой спекшуюся скрижаль.

Эй, Моисей, постой! Овод, уймись, не жаль,

Жаль только тех, кто мне с уксусом трость поднес.

Мир пылает в огне. Лает подземный пес.

Скань венца тяжела. Конь трясет коновязь

И грызет удила. В лоб колючка впилась.

Переполнен потир, но не унять струю.

Жертвой держится мир. Пейте же кровь мою.

Рвется небес рядно. Меркнет солнца слюда.

Исис, Исус - одно, скажет Сковорода

Через тыщу семьсот семьдесят с чем-то лет.

Небеса - мой живот, сонмы светил - скелет.

Так привык эскимос изображать кита,

Так Saint John of the Cross в небе узрел Христа.

Жуткий косой полет над безлюдьем земли.

Кто до конца поймет суть полотна Дали?

Хлопьями пена с губ. О, как оводы злы!

Где объявится труп, там сберутся орлы.

Их четыре, они - сфинкс, что мною разъят.

Дух отдохнет в тени, тело двинется в ад.

В смрад кровавой стопой - вброд по черной реке.

Вот он я, бог слепой с муравьем на щеке.

Мертвый косящий взор: что-то осталось в нем

С тех довременных пор, когда был я конем,

Прежде чем змием стать, ибо неверен взгляд,

Будто конская стать не древнее, чем яд

Ветхозаветных глав, змей, вкушающих прах.

Смертию смерть поправ, конь нагоняет страх

На вершителей бед, мстящих исподтишка.

Небо - его хребет, страны света - бока.

...На мутителей вод, на хулителей Вед...

Воздух - его живот, звезды - его скелет.
Знаете ль тайный культ допотопных людей -
Конский сушеный уд меж девичьих грудей?
Древний есть ритуал - многим ли он знаком? -
Каменный конский фалл, политый молоком
После первых родин богомольной женой.
Конь - и Отец, и Сын. Сути его тройной
Не подивится тот, кто лукавому враг.

Воздух - его живот, звезды - его костяк.
Череп - тот теремок из побаски смешной,
Где разместиться смог весь биофонд земной.

Тризну венчает пир. Мяса полон казан.
Жертвой держится мир. Ешьте божий махан.
Мертвая голова, а из пасти - огонь.
Встал из жаркого рва Космос, жертвенный конь.
Город Ревель хранит образ змеиный мой,
Но да не будет скрыт небрежения тьмой
И городок Оксерр: древен оксеррский храм,
И средь небесных сфер изображен я там
Рыцарем на коне с черным жезлом в руке
И весь в броне, а не на осле, налегке,
С вербою, как тогда, в мой последний приход
К людям.

Полынь звезда пала на лоно вод,
Землю, воздух, эфир, церковь, избу, острог.
Мор пожирает мир. Мертвый встает чертог,
Свит из змей, как плетень; всем живым поперек.
Судный день - дребедень. Мой денек - Рагнарёк.
Белка, шустрый зверек, скачет то вверх, то вниз.
Снизу полчища крыс. Сверху - стаи ворон.
Мир меж ними повис. Гибель со всех сторон.
Ширится с каждым днём зев озонной дыры.
Смрадным горят огнем нефтяные костры.
Стали сущим зверьем осы и комары.
Древних драконов кровь претворена в мазут.
Из преисподней вновь чудища в мир ползут.
Рыщет голодный люд. Блуд ненасытный лют.
С неопознанных блюд демоны так и льют
Морок в души землян: гости с дальних планет
Вам откроют секрет, срок последних времян...
Времени больше нет, возвестил Иоанн.
Вместо распева Вед хлещет матерный хрип.
Светит сквозь мой скелет вещий могильный гриб.
Скачет конь-осьминог, мой погребальный ларь.
Вот он я, мертвый бог, вот он я, навий царь.

Мы в последней из фаз. Рушится кров миров.
Вздор, ведь не в первый раз, учит нас Гумилев
Младший. Вспомните Рим: пьянство и свальный грех.
Грим - и струпья под ним. Не сосчитать прорех
На имперском плаще. Блат и разврат: содом.
Новый эдикт? Вотще. Всеевропейский дом -
Погреб пороховой, впрочем, как и всегда.
Мир порос трын-травой. Желчью стала вода.
Крутится колесо, манит мельканье спиц.
Их бы к мадам Тюссо, всех этих важных птиц.
Жриц свободной любви, шалых императриц,
Что купались в крови и молоке ослиц.

Лезет на татя тать. Мор пожирает мир.

Где уж тут залатать тысячи новых дыр?

Гальбой смещен Нерон. Спицы то вверх, то вниз.

Сверху стаи ворон. Снизу полчища крыс.

Чаши гнева полны. Страшен оскал луны.

Слышится вой войны. Множатся колдуны.

Эй, человечий род, вот он каков, твой рок:

Морок, разврат, разброд - и с бедою пирог.

Лучше бы хлеб с водой, как советовал Даль.

Солнце стало слюдой. Овод, уймись, не жаль.

Нерву сменил Траян, воздвигатель колонн,

Павший от рук парфян. О, чехарда имен

И грызня за престол! И череда могил:

Галлиен, Авреол, Клавдий Второй, Квинтилл.

Правил от силы год - хлоп! И туда же, в гроб.

И Макрин, и Коммод, и Флориан, и Проб.

Пахарь, купец, рыбак. Гот, иллириец, грек.

Каждый каждому враг. Вот он, железный век,

Лес  топоров и вил. Чернь обкомы громит,

Сиречь ограды вилл. Ош, Баку, Сумгаит.

Плюс подземельный трус, пляс хтонических сил.

Где вы, Исис, Исус? Немы уста сивилл.

Выросший на дрожжах злобы, зависти, лжи

(Выстрелы: трах-бабах, пули вокруг вжи-вжи),

Бешеный эгрегор, демон кровавых смут,

Месит опару гор, хищные пальцы мнут

Рельсы, как пластилин, крошат дома, как сухарь,

Комкают склон, как блин: вот он я, навий царь.

Рухнувший детский сад. Вот я, царь-людоед.

Треснувший циферблат. Времени больше нет.

Но над чужой бедой взвоют ли толпы баб?

Лучше уж хлеб с водой, чем вот такой кебаб

Из человечьих мяс, сваленных в смрадный ров.

Морок, повальный сглаз. Рухнул вселенский кров.

Расчеловечен бог, и обезбожен свет. 

Мальчик без рук, без ног смотрит со всех газет,
Зачатый в жуткий миг взрыва, вот я каков,
Бог-страшилище, Игг, голый среди волков,
Бывших еще вчера цветом земли, людьми.
Кончилась их пора. Времени нет. Пойми
Темной поэмы суть, скромный ее писец:
Перерождений путь я свершил наконец.
Рыбой и кабаном и человеко-львом
Был я в краю ином и вот теперь - червем,
Змеем без рук, без ног на волшебном коне.
Страшный Четвертый блок было угодно мне
Сдунуть. Припомни сказ про Калиновый мост:
"Воды речные враз всколыхнулись до звезд,
Закричали орлы, дрогнул весь круг земной -
И склубился из мглы вещий конь вороной,
Будто сварен в смоле или дегтем натерт.
Чудо-юдо в седле, сзади щерится хорт..."
Третий ангел трубит. Горьки истоки вод.
Вымрет, как трилобит, весь наш поганый род.

Чем вы лучше их всех, канувших в темный ров
Дронтов, ихтиостег, стеллеровых коров?
Я подносил вам гриб, я предлагал вам хлеб,
Разве вы не смогли б стать превыше судеб,
Уподобившись мне, смертию смерть поправ?
Я - опять на коне, вы - лишены всех прав,
Выселены из кущ райских в бетонный ад,
Как я ни всемогущ, вас не вернуть назад.
В яму - и поделом. Вашу нишу займет
Ангел с синим крылом, льющий забвенья мед
На скрещенье дорог, где оседает гарь,
И на Четвертый блок, ваш погребальный ларь,
Ваш ядовитый склеп, гроб из трухлявых глыб.

...Сладок подземный хлеб, сытен могильный гриб...

Пусть я без рук, без ног, без хвоста и без ласт,
Мой восьминогий друг вам в обиду не даст
Мальчика-судию с черным жезлом в зубах.
Пули вокруг: фью-фью. Фергана, Карабах.
Мерно бренчит узда. Меркнет небесный свод.
Пала Полынь-звезда на источники вод,
Землю, воздух, эфир, церковь, избу, острог.
Скачет безумный мир. Плачет конь-осьминог.

Так не скакал Давид. Так не плясал друид,
Чтоб пред ним негалит вздыбился стояком.
Так на острове Крит не сходились с быком
(О, прообраз коррид!) девы кровь с молоком,
Жрицы с талией ос, чтоб телец-Посейдон
Не обрушил на Кносс гулкий морской поддон,
Аспидных толщ плиту. Так не выл стадион,
Где играли в лапту андские колдуны.
То гася на лету шалый волан Луны,
То посылая ввысь Солнца алый волан,
Чтоб не пересеклись просверки их орбит
И багряный бурьян по верхам пирамид
Не полыхнул в зенит. Духами обуян,
Так не камлал шаман за щепоть табака,
Чтоб средь земных корней выследить червяка,
Коего нет вредней: любит исподтишка
Он забираться к нам в глотку во время сна,
А угнездившись там, всю нашу суть до дна
Высосать норовит... Так не плясал друид
Средь лазоревых плит, их громоздя стоймя...
Нас манит, как магнит (Боже, помилуй мя,
Грешного, и со мной - весь человечий род!),
Танец совсем иной - вразнобой и вразброд,
Лёт из дыры в дыру, как сказал Гельдерод,
Пляс на вечном юру, морок, повальный сглаз.

Видеть крыс - не к добру.
                               Вздор, ведь не в первый раз.

Ламбада враскорячь, на тот свет напролом!
Конь-осьминог, не плачь: поделом, поделом!
Сей божественный пыл, уподобленье тел
Стройным хорам светил, род людской захотел
Срочно выменять на корчи порченых сук.
Так какого ж рожна плакать? Без ног, без рук
Легче теперь сберечь искру Божью внутри.
Прочь и зренье, и речь. Не пророчь, не смотри.
Ночь - а сторож незряч. Дикой охоты вой.
Бесы несутся вскачь. Мир порос трын-травой.

Как филиппинский маг (в общем, тот же шаман)
Превращает в собак, в кабанов, в обезьян
Тех, кому тяжек стал их человечий лик,
Так "тяжелый металл" нас превращает в заик,
Психов, кликуш, калек (о, бесовской оброк!).
Ныне железный век, а по веку и рок:
"Стикс", "ДДТ" и "Смок", гнусные "Звуки Му"
(Очень неплох намек на сошедший во тьму
Призрачный материк, древний лемурий ад, -
Уж не там ли возник весь этот хит-парад,
Заполыхал сыр-бор, пир ватаги чумной?).

...Скачет во весь опор конь мой, конь вороной...

Нет, не "Алой чумы" (подростковый пустяк)
Удостоились мы, а болезни макак,
СПИДа, - и поделом. Тыщи лет про запас
(Зло притянется злом) сберегался для нас
Средь зеленых трущоб этот лемурий клад.
Время пришло - и хлоп! - мы подставили зад
Мне колдовской магнит, бич, что бесами свит.
Что нам, забывшим стыд, жало аспида - СПИД?
Пей и блуди взахлеб: стыд давно не в чести.
После нас хоть потоп, хоть трава не расти.

... Мертвая голова, а из пасти - огонь.
Там не растет трава, где проскачет мой конь.

До начала времен вечность в себе тая,

Был сокровенным он сгустком небытия,

Вроде споры грибной, ждущей своей поры,

Чтоб из тьмы ледяной к жизни воззвать миры.

Игг! И в единый миг гриву конь распластал,

Свет из нее возник и разбегаться стал,

Словно табун, когда взвоет в лесу бирюк.

Мчит за звездой звезда, чертит за кругом круг.

Вычерчен мир-чертог, кол посередке вбит.

Конь мой, конь-осьминог, рвет узду и храпит.

Век за веком прошел, где он, звездный дворец?

Только и есть, что кол, а на колу - мертвец.

И средь корней - колун, медь последней из лун,

А вкруг нее, как плеть, белый дракон, байлун.

Кровоточит мой бок, режет глотку петля.

Плачет конь-осьминог, просит пощады для...

Поздно, времени нет. Зубы все скрип да скрип.

Светит сквозь мой скелет страшный могильный гриб.

О нестерпимый жар, невыносимый миг!

Ворон все карр да карр. Белка все прыг да прыг.

Тужат тунгус и росс. Кружит веретено.

Лает подземный пес, тает в земле зерно.

Тает земля в воде, тает вода в огне,

И ничего нигде не остается вне

Властелина миров, жертвенного коня,

Чей погребальный ров вечно полон огня.

18 марта - 13 августа 1991

Понравилась статья? Поделитесь ей с друзьями